Наш человек в Гаване - Страница 59

— Ох, до чего же хочется домой, — сказал Картер.

— В Нотвич?

— Да.

— В Нотвиче нет моря.

— Когда я был мальчишкой, прогулочные катера на реке мне казались такими же большими, как этот лайнер.

«Убийца не имеет права чувствовать тоску по родине, убийца должен быть бездушным, как машина, вот и мне надо стать машиной», — думал Уормолд, нащупывая в кармане носовой платок, которым он сотрет отпечатки пальцев, когда настанет время. Но как его выбрать, это время? В каком закоулке, в каком подъезде? А если тот выстрелит первый?

— Кто ваши друзья. Картер? Русские? Немцы? Американцы?

— Какие друзья? — И он добавил очень искренне: — У меня нет друзей.

— Совсем нет друзей?

— Нет.

— Еще раз налево. Картер, а потом направо.

Они медленно ползли по узкой уличке; по обе ее стороны помещались ночные притоны: из-под земли звучал оркестр — словно голос отца Гамлета или музыка, которую часовые услышали под мостовой, когда бог Геркулес покинул Марка-Антония. Двое служителей в ливреях кубинских ночных кабаре наперебой зазывали их с тротуара напротив. Уормолд оказал:

— Давайте остановимся. Мне позарез нужно выпить прежде, чем мы двинемся дальше.

— Это публичные дома?

— Нет. В публичный дом мы поедем попозже.

Он подумал: «Эх, если бы Картер снял руку с руля и схватился за пистолет, — как бы мне тогда легко было в него выстрелить!»

Картер спросил:

— А вы это место знаете?

— Нет. Но я знаю этот мотив. — Странно: там играли «И мое безрассудство их просто бесит».

Снаружи висели цветные фотографии голых девушек и светились неоновые слова на международном языке ночных кабаков: «Аттракцион с раздеванием». Ступеньки, полосатые, как дешевая пижама, вели в погребок, где воздух был сизый от сигарного дыма. Что ж, место для казни подходящее, не хуже любого другого. Но сначала он должен выпить.

— Идите вперед, Картер.

Картер не решался. Он открыл рот и запнулся; Уормолд еще ни разу не слышал, чтобы он так долго не мог выговорить «г».

— Г-г-господи…

— В чем дело?

— Нет, ничего.

Они сели за столик и стали смотреть, как раздеваются; оба взяли коньяк с содовой. От столика к столику, постепенно разоблачаясь, переходила девушка. Сначала она сняла перчатки; какой-то посетитель покорно их взял, словно папку с входящими бумагами. Потом она повернулась спиной к Картеру и попросила его расстегнуть крючки на ее черном кружевном корсете. Картер неловко пыхтел над застежками, заливаясь краской, а девушка хохотала и поеживалась от прикосновений его пальцев. Он сказал:

— Извините, но я никак не найду…

Вокруг танцевальной площадки за столиками сидели мрачные посетители и наблюдали за Картером. Никто не улыбался.

— Вам, видно, в Нотвиче редко приходилось иметь с этим дело. Дайте я расстегну.

— Отстаньте!

Наконец он расстегнул корсет, девушка взъерошила его жидкие выгоревшие волосы и пошла дальше. Он пригладил волосы карманной щеточкой.

— Мне здесь не нравится, — сказал он.

— Вы боитесь женщин, Картер.

Разве можно застрелить человека, над которым так легко потешаться?

— Терпеть не могу такую жеребятину, — сказал Картер.

Они поднялись по лестнице. Боковой карман у Картера сильно оттопыривался. Конечно, он мог положить туда и трубку. Картер снова сел за руль и стал ворчать:

— Тоже невидаль — шлюхи раздеваются!

— Вы ей не очень-то помогли.

— Я искал, где у нее молния.

— А мне ужасно хотелось выпить.

— И коньяк дрянной. Не удивлюсь, если они к нему что-то подмешивают.

— Ну, ваше виски было куда хуже. Картер.

Он пытался разжечь свою злобу и не вспоминать, как этот бедняга неуклюже возился с корсетом и краснел от своей неловкости.

— Что вы сказали?

— Остановите машину.

— Зачем?

— Вы же хотели в публичный дом. Вот он.

— Но вокруг нет ни души.

— Двери и ставни здесь всегда закрыты. Вылезайте и звоните.

— А что вы сказали насчет виски?

— Да так, ничего. Вылезайте и звоните.

Место было подходящее, ничуть не хуже погребка (для этой цели, как известно, годится и глухая стена): серый фасад и улица, куда люди заходили только с одной малопочтенной целью. Картер медленно выпростал ноги из-под руля, а Уормолд пристально следил за его руками, за его неловкими руками. «Это — честная дуэль, — говорил он себе, — Картер куда больше привык убивать, чем я, да и шансы у нас равные: я ведь даже не уверен, что мой пистолет заряжен. У него куда больше шансов спастись, чем было у Гассельбахера». Держась рукой за дверцу, Картер снова замешкался. Он сказал:

— Может, разумнее отложить это на другой раз? Г-г-говоря откровенно…

— Вы что, боитесь, Картер?

— Я никогда не бывал в таких местах. Уормолд, это г-глупо, но меня не очень тянет к женщинам.

— Видно, тоскливая у вас жизнь.

— Я могу обойтись и без них, — ответил он с вызовом. — У человека есть дела поважнее, чем г-гоняться за юбками…

— Зачем же вы пошли в публичный дом?

И снова он удивил Уормолда своей откровенностью.

— Мне иногда кажется, что я хочу, но когда доходит до… — Он был на грани признания и наконец решился: — У меня ничего не получается, Уормолд. Не могу сделать то, чего они от меня хотят.

— Вылезайте из машины.

«Мне надо его застрелить, — думал Уормолд, — до того, как он совсем разоткровенничается. С каждым мигом он все больше превращается в человека, в такое же существо, как я сам, которое можно пожалеть и утешить, но нельзя убить. Кто знает, какие мотивы кроются за каждым актом насилия?» Он вытащил пистолет Сегуры.

— Что это?